Возвращение к корням

      Странное дело: живу в Липецке уже четыре десятка лет, а все равно периодически выясняется, что не знаю как следует города, который давно уже стал родным. Не знаю о многих земляках, которые принесли ему известность. Допустим, я слышала, что в Липецке на базе педуниверситета регулярно проходили Барышниковские чтения. Но так и не удосужилась узнать подробнее, что же сделал Барышников в области литературоведения к почему эти Чтения прохо­дят именно у нас. Девятого октября этого года Евгению Петровичу Ба­рышникову исполнилось бы восемьдесят лет. Последние два десятка из них, с 1971-го по 1991-й, он работал в Липецком государственном педагогическом институте. Именно благодаря ему в отечественном литературоведении стали говорить о «липецкой школе». Именно он был в ряду тех, кто стоял у истоков современного толстоведения. Вот так. Не больше, но и не меньше. Об втом рассказывает доцент кафедры литературы ЛГПУ, кандидат филологических наук, ученик Барышникова Александр КОНДРАТЬЕВ.
      — Чем же Барышников сумел так вас заинтересо­вать и увлечь?
      — Вы знаете, я до сих пор помню его лекции, помню, как он их читал. Тихо, спокойно, без внешнего блеска и ораторской виртуозности. Но каждое слово у него было Словом, в которое хотелось вслушиваться, над которым хотелось размышлять. Да, и тогда были среди нас те, кто поступил в институт исключительно ради «корочки». Но Евгений Петрович никогда не ставил «двойки», никого не «заваливал» на эк­заменах. Просто такие студенты были ему неинтересны: «Вам достаточно «трой­ки»? Вы ее получите». Сейчас я думаю, что, как истинный интеллигент, он не считал себя вправе никому портить жизнь. Зато если ты влюбился в Барышникова и русскую литературу, само понятие «оценка» уходило на какой-то дальний план. Мы размышляли, вместе погружались в неизведанные глубины романов Толстого и Достоевского.
      — А как вышло, что пе­дагог и литературовед та­кого уровня оказался в про­винциальном Липецке?
      — Думаю, это был его сознательный выбор. В те времена мыслителям уровня Барышникова лучше было жить и работать в провинции. Как писал Иосиф Бродский, «и от Цезаря подальше, и от вьюги...». Здесь, вдалеке от центра, Евгений Петрович умудрялся доставать самиздатовские издания запрещенных тогда философов, тех же Бердяева и Розанова, произведения Солженицына. Все это он давал читать нам, все это мы потом с ним обсуждали. Поэтому то, что большинству россиян было возвращено только в конце восьмидесятых годов, мы хорошо знали уже в начале семидесятых. И когда мы поехали в Ленинград на студенческие Чтения с докладами о Достоевском, то оказалось, что студенты из провинциального Липецка мыслят куда глубже, сложнее, самостоятельнее ровесников из столичных вузов. Я лишь теперь понимаю, насколько он был доверчив, насколько верил в человеческую порядочность. Ведь в те годы так учить, такому учить было очень небезопасно. Но, как видите, никто из учеников его не предал.
      — Он и на лекциях позволял себе говорить на «запретные» темы?
      — Сейчас трудно поверить, что в эпоху воинству-ющего атеизма Барышников рисковал говорить с нами об особенностях православного миросозерцания, о христианской составляющей русской литературы. Сегодня рассуждения об этом частенько носят демонстративный, а то и искусственный характер. А вот у Евгения Петровича не было ничего нарочитого, показного. Вместе с ним мы естественно и органично приходили к иному пониманию литературы. Мы осознавали, что процесс творчества - это Боговдохновение. Причем Барышников говорил об этом как о само собой разумеющемся. Более того. Когда мы делали доклады или писали рефераты, он помогал нам так тонко и деликатно коснуться этой темы, что ни у кого из начальства не возникало претензий. Революционными по тем временам были не только сами его работы по литературоведению, но и его педагогичеcкие принципы.
      — А в чем заключалась эта революционность?
      — Вы помните, что лежало в основе тогдашнего литературоведения? И как преподавали литературу? Нам преподносили готовые выводы, своего рода готовые клише: «образ Безухова», «образ Андрея Болконского», «образ Раскольникова». А Евгений Петрович предлагал широчайший срез историко-литературного процесса, глубинное его понимание. Никаких готовых формул. Никаких заранее известных ответов. Ответы мы искали сами, постигая, что все взаимосвязано и взаимозависимо. Вот так исподволь он формировал у нас системно-целостное сознание православного человека. Так помогал ощутить наши национальные корни. И.постепенно в нас укреплялась мысль: Россия была, есть и будет. Вот с этой точки зрения нынешний Единый государственный экзамен представляется мне каким-то страшным недоразумением, поскольку он разрушает у школьников целостное восприятие мира, формирует у них «пиксельное», разорванное сознание. Подавля­ющее большинство выпускников благополучно сдают все тесты, так и не открыв «Войну и мир», «Анну Каренину», «Преступление и наказание». Страшно подумать, чем это может обернуться в будущем.
      — Но вам резонно могут возразить, что сегодня важнее заработать на кусок хлеба с колбасой, а без Толсто­го и Достоевского прожить можно...
      — Да, прожить можно. Вопрос в другом — как? И мне кажется, что именно в кризисные периоды особенно важно понять не как выжить, а как жить, оставаясь человеком. Евгений Петрович настойчиво разъяснял нам самую суть этики Толстого: человек одновременно и Всё, и часть Всего. Невозможно быть человеком, если ты не ощущаешь своей сопричастности народу, его судьбе, его бедам и свершениям. В противном случае мы получим поколение андрогеноподобных существ. Толстой — это прививка против индивидуализма, который неожиданно для многих не только прижился на русской почве, но и расцвел пышным цветом. Хотя, безусловно, в Толстом, как и в других великих русских писателях, надо суметь увидеть, «вычитать», уловить, понять эту нравственно-этическую доминанту. Только тогда у читателя изменится взгляд на мир и отношение к миру.
      — Но школьник вряд ли сумеет сделать это самостоятельно, а вы сами говорите, что личности, подобные Евгению Петровичу Барышникову, рождаются крайне редко...
      — Так именно с этой целью и были задуманы Барышниковские чтения: дать возможность и студентам, и школьным учителям по-новому взглянуть на давно известные произведения русской классики и современной нашей литературы. С этой же целью мы регулярно издавали сборники всех докладов и материалов Чтений. Я очень надеюсь, что и в будущем традиция не прервется, несмотря ни на какие экономические кризисы. А точнее сказать — вопреки им.